Читаем без скачивания Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ингрид. Это. Не. Повод. Ссориться. С семьёй. Накануне Нового года!
Конечно, мама была права. Нельзя из-за каких-то там ногтей ссориться с семьёй. Ингрид взяла жидкость для снятия лака и стала снимать неудавшийся маникюр. Те сорок минут, которые Ингрид потратила на праздничное настроение, были убиты вместе с настроением. Мама продолжала:
– Подумаешь, лак! – она пошевелила в воздухе пальцами, изображая белоручку. – Перекрасишь себе свои закорючки! И уж тем более бить ребёнка! Иди мирись!
Ингрид сморщила лицо. Мама смотрела с укором, сдвинув брови.
– Иди и мирись! – приказала она. – Нечего на меня смотреть так! Рожу скривишь!
Ингрид насупилась, подавляя в себе жгучую обиду. Вечно так было: мама появлялась в тот момент, когда виноватой становилась уже Ингрид, и делала молниеносные выводы. После перемещения на землю у неё только-только перестало звенеть в ушах, а восстановление воспоминаний наложилось на только что произошедшее событие. Ингрид под жгучий взор мамы вышла из комнаты и вдруг увидела память копии. Упёршись рукой в стену, она постояла так пару секунд. Мама ушла обратно, а девочка рывком вернулась в комнату.
Она стояла в комнате и смотрела в сторону окна, на тумбочку, где до этого дня хранились её многочисленные бумаги, рисунки и эскизы. Их там не было. Они лежали вперемешку на полу, некоторые были помяты, затёрты и даже надорваны. Разумеется, их нелинейный порядок был нарушен. Сверху на папке лежал удлинитель. А на тумбочке гордо стоял телевизор. Телевизор.
Ингрид замерла на месте и схватилась за сердце. Чтобы не упасть, она на ватных ногах дошла до кушетки и, едва сдерживаясь, села. Телевизор смотрел на неё из своего угла, торжественно возвышаясь над всеми «калякалками». Память восстановилась. Ингрид закрыла глаза и погрузилась в хронику событий.
Вчера днём Ингрид – её копия – вернулась из школы. Это был последний учебный день четверти, в школе праздновали Новый год. Ингрид вошла в квартиру и услышала незнакомый, похожий на лай гиены смех на кухне. Мама уже вернулась с работы (был короткий рабочий день) и готовила обед. На кухне сидел незнакомый мужик. Он был весьма странным, неопрятным, с пятнистым лицом, от него пахло куревом. На голове торчал короткий ёршик волос, щёки окаймлял пивной целлюлитик, истыканный густой жёсткой щетиной, глазки бегали из стороны в сторону, а рот ухмылялся в косой улыбке и издавал высокие звуки.
Ингрид вошла на кухню, выпучив глаза на незнакомца. Мама ничего не говорила, вертясь у плиты и переворачивая котлеты на шипящей сковороде.
По привычке, появившейся в Междумирье, копия Ингрид осторожно кивнула, приветствуя незнакомца. Незнакомец же, увидев Ингрид в проёме, хлопнул себя по колену широкой мозолистой рукой и протянул на высоких нотах:
– О-о-о, Гирька пришла!
Ингрид не любила, когда её так называли. Она стала смотреть с ещё большим подозрением. Девочка была готова поклясться, что видела его впервые, но на всякий случай перебирала в голове все портреты дальних родственников и друзей. Этот человек на них отсутствовал.
– Ингрид, поздоровайся, что ты молчишь? – подала команду мама.
– Драсьте. – Копия всё больше округляла глаза.
Её глубоко возмущало, как он сидел на их крошечной кухне: широко разведя ноги, в лучшем углу, водрузив левый локоть на стол, а правую ладонь – на колено. Он периодически откидывался на спинку мебельного уголка, старого и скрипучего, и вообще, этот странный мужик вёл себя здесь, как хозяин.
– Чё, не узнала, что ль? – Мужик хихикнул, прищурил глаз и смерил её оценивающим взглядом.
Тут включилась мама, вздохнув так, будто бы Ингрид серьёзно тупила над простым вопросом:
– Ингрид, поздоровайся с отцом нормально!
Но как можно поздороваться, если потерял дар речи? Она с трудом выдавила из себя:
– Папа? – Её брови взмыли вверх.
«ГосподиБожемой, – пронеслось у неё в голове в тот момент, – только этого мне тут не хватало».
Ингрид, мягко говоря, была шокирована такими воспоминаниями, но на этом приключения копии не заканчивались.
Она хотела уйти из кухни и прийти обедать потом, но мама так сверкнула глазами, что пришлось сесть за один стол с ним. Копия задумалась: а как его вообще зовут? Мама дала ей отчество Витальевна, но судя по тому, что мама обратилась сейчас к нему «Васик» (или «Власик» – Ингрид не расслышала), видимо, звали незнакомца не Виталиком.
– Ну чё, Гирька, как дела в школе? – ухмыльнувшись, сказал он.
– Спасибо, хорошо, – сдержанно ответила она и посмотрела на маму, мама вновь сверкнула глазами.
– Много двоек нахватала? – спросил он, протянув руку к её лицу.
– Нет, только тройки есть, – ответила она.
– Ах-ха-ха, троечница у меня дочура, ха-а-а-а, – залаял он. – Ничё, я-то в твои годы отличником был, эх, не в меня пошла, гы-гы-гы.
Она отодвинулась, но он всё равно ухватил её за щёку. Ингрид поморщилась. Есть суп в его присутствии было неприятно, он задавал вопросы, а Ингрид односложно отвечала. И уж точно ей было совсем не интересно сидеть здесь.
– Ну чё ты такая, а? – Мужик легонько толкнул её в плечо рукой, пытаясь расшевелить. – Чё ты, папку не рада видеть, а?
Ингрид посмотрела на маму, как бы спрашивая, сколько времени это ещё терпеть. Взгляд мамы был уже холоден и жёсток, это означало терпеть, пока само не отвалится.
– Ой, Васик, а может, Ингрид тебе покажет свои рисунки? Она очень талантливо рисует! – внезапно сказала она, чтобы разрядить атмосферу.
«Боже, только не это…» – подумала копия, она вовсе не собиралась показывать ему свои сокровища. Но мужик хлопнул себя по колену, потом махнул рукой и скомандовал: «Неси!»
Оставалось только повиноваться. Ингрид пошла за папкой с неудачными эскизами, в надежде, что его интерес рассосётся, как только он их увидит. Но мама тут же выпалила, что есть и нормальные рисунки, а не сброс под палитру. Пришлось принести папку с действительно важными для неё работами.
Сердце Ингрид сжималось от того, как небрежно он хватал листы своими грязными руками, как тыкал в них пальцем, слюнявил его, вытирая о край следующего рисунка, клал на стол, шлёпал ладонью, вставляя свои восклицания и оценки. «Вот это ничё так!», «Фу, что за дрянь тут нарисована», «И-хы-хы-хы-хы, не, ты это видела, да?» – говорил он.
– Гирька, ты чё так пялишься, а? – спросил он, положив рисунок на жирное пятнышко на столе.
– У вас руки немытые, – внезапно сказала она самым деликатным тоном.
И тут же получила больнючий щипок в бок от мамы.
– Ах, Ингрид совсем не разбирается в видах грязи! Для неё существует только след от графитного карандашика на руке! Или красок, ах-ха-ха-ха-хах… – снова попыталась разрядить обстановку она.
– Ладно те, не хочешь – не надо, – фыркнул он и небрежно швырнул рисунки на стол. – Художник от слова «худо», гы-гы-гы… Пойдём, я тут те кое-что привёз, получше твоей мазни.
Он встал из-за стола, отодвинул Ингрид и её маму, чтобы освободить себе проход. Вперёд вышло брюшко, свисавшее над бляшкой кожаного ремня. Сделав знак рукой, он показал, что девочка должна идти за ним.
Мама толкнула Ингрид к выходу. Он надел ботинки, набросил куртку, нащупав что-то в кармане, и по-хозяйски встал в дверях. Ингрид нехотя натянула свою курточку, старые, мокрые насквозь зимние сапоги и взяла шапку.
– Пойдём, Гирька, у меня тут подарок тебе…
Они вдвоём вышли из квартиры и спустились по тёмной лестнице вниз. Дядька закурил, ради смеха выпустив струю дыма ей в лицо. Ингрид не закашляла, а просто задержала дыхание, поморщившись. Она мастерски не подавала виду, что всё это её выводит из себя.
Выйдя из подъезда, он зашагал к малиновой девятке, по дороге выбросив окурок себе под ноги, потом открыл багажник и поманил Ингрид, показывая на его содержимое:
– Во-о-от, нраицца?
Ингрид не поняла, что ей должно понравиться. Багажник был завален какими-то проводами, железячками, канистрами, среди всего стояла невзрачная серая картонная коробка. Девочка решила, что, видимо, он указывает именно на неё.
– Чё
